Инструменты пользователя

Инструменты сайта


obschestvo:razvod_v_carskoj_rossii

Развод в царской России

Оригинальная статья

Продолжаем нашу серию «Царская Россия с неожиданной стороны». Как обстояло дело с разводами? Напоминаю, что речь идет только об эпохе Александра III и Николая II.

Кто и как разрешал споры, связанные с браком и разводом.

Для православных духовные власти обладали независимой судебной компетенцией в делах, связанных с разводом и браком. Эта компетенция не пересекалась с общей судебной, то есть суды не имели права входить в споры, отнесенные к ведению церкви. Церковно–судебная компетенция церкви была чисто «духовной» — гражданско–правовые вопросы, связанные с разделом имущества, алиментами, наследством, законностью рождения детей, разрешались судами общей юрисдикции. На епархиальном уровне духовными властями были консистории и епархиальные архиереи, на общецерковном — Святейший синод. Консистории были смешанными церковно–государственными учреждениями — совет из назначенных архиереем священников + обслуживающие этот совет чиновники. Синод был также смешанным учреждением: совет из архиереев, обер–прокурор, представляющий государство, подчиненный обер–прокурору аппарат из чиновников.

Причины для развода.

Церковное право той эпохи предусматривало четыре причины для развода: — прелюбодеяние; — физическая неспособность одного из супругов к супружескому сожитию; — долговременное безвестное отсутствие супруга; — осуждение одного из супругов к наказанию, сопряженному с лишением всех прав состояния (грубо говоря, на срок более 5 лет).

1. Каторжники.

Из всех этих причин в почти автоматическом режиме работал только один случай: осуждение на каторгу. Действительно, государство быстро и без лишних формалностей расторгало браки каторжников; желающие оставаться в браке должны были специально о том ходатайствовать. Это входило в общую концепцию наказания лишением всех прав состояния: осужденный лишался имущества (в пользу семьи или родственников), брачного статуса, родительских прав, сословного статуса, всех званий, чинов и наград, и даже прав, присвоенных по образованию.

2. Безвестное отсутствие.

Церковь сделала всё, что было можно, чтобы такие разводы стали недоступными. Задумка была простой: супруг пропавшего должен был представить доказательства его отсутствия в виде справок из всех губернских и областных правлений России. Учитывая, что губерний и областей было 101, и кто–нибудь непременно забывал ответить, а справка действовала всего год — пока ты выбивал последние справки, кончался срок действия у первых. Чувствуете знакомую нотку? Да, все бюрократические пакости придуманы давно. В результате таких разводов бывало буквально 2–3 за год — безвестно отсутствующих были тысячи и тысячи, да только никто не мог собрать бумаги.

3. Физическая неспособность.

Тут церковь тоже зажала все возможности развода. Под физической неспособностью понималась исключительно импотенция или анатомические дефекты гениталий. Такие вещи, как паралич или заболевание проказой в качестве препятствий для сексуальной жизни не рассматривались. Самое же главное состояло в том, что неспособность должна была иметься на момент вступления в брак, а обращаться за разводом можно было не менее, чем через три года после заключения брака. И так–то врачу сложно объективно понять, кто является импотентом (при условии, что сведения, сообщаемые пациентом, не принимаются во внимание). Узнать же при осмотре, был ли человек импотентом три года назад, и вовсе невозможно. Как легко догадаться, свидетельства лечащих врачей, долговременно наблюдавших истцов, не принимались во внимание. Факт импотенции три года назад должен был установить государственный врач, ранее не видавший истца в глаза. Разумеется, и это развод доставался весьма и весьма немногим.

4. Прелюбодеяние.

Казалось бы, тут уж отказать в разводе супругам, желающим развестись, вовсе невозможно. Один притворится, что оскорблен прелюбодеянием и желает развестись, другой притворится и скажет, что совершил прелюбодеяние. Нет, не тут–то было! Собственные показания прелюбодеев не имели для церковного суда никакого значения. Нужны были два свидетеля. Не свидетели каких–то близких отношений. А свидетели полового акта. И не свидетели типа «я видел, как они лежали под одеялом и быстро двигались», а свидетели типа «я своими глазами видел, как он засунул свой член в ее влагалище». И два свидетеля должны были видеть один половой акт, а не разные. Сложно получить показания такого рода. Некоторые разводящиеся, не знакомые с процедурой развода, даже предлагали (безуспешно) членам консисторий самим сходить с ними в бордель и лично засвидетельствовать процесс прелюбодеяния. Но на деле разводы по прелюбодеянию оказались тем видом разводов, где бабло смогло победить зло. Удивительным образом свидетели находились, а члены консисторий и Синода оказывались убежденными в правдивости их показаний. В 1910х годах количество разводов по прелюбодеянию достигло 3–3.5 тысяч в год и быстро увеличивалось.

Процедура развода.

Поскольку реально развод давался только по прелюбодеянию, его мы и описываем. Желающие развестись подавали заявление в консисторию, которая присылала им священника для увещевания. Когда увещевание предсказуемо не срабатывало, начинались слушания. Являлись обе стороны и так называемые «лжесвидетели при духовной консистории». Пвевдопотерпевшая сторона (по этике того времени, условным прелюбодеем должен был выступать муж, а потерпевшей жена) рассказывала о том, как она жестко страдает и не может жить с негодяем больше. Псевдопрелюбодей соглашался с обвинениями, но замечал, что он не намерен исправляться и будет прелюбодействовать и далее. Потом выступали лжесвидетели. Это были люди, с которыми раз за разом происходило одно и то же неприятное происшествие: они шли к гости к знакомому, который жил в гостинице, но по ошибке путали номер и заходили в другую комнату. И там они видели такое! Почтенные протоиереи задавали уточняющие вопросы: «видели ли вы, где находился член господина N?» и тому подобное. Свидетели уверенно отвечали в нужном для дела ключе. Консистория убеждалась в правдивости показаний свидетелей, тем более что эти злосчастные путаники видели подобное уже не в первый раз. Никаких реальных сведений (супруги много лет живут раздельно и на самом деле имеют другие семьи и т.п.) сообщать не требовалось. Поставление консистории поступало на утверждение архиерею, который всегда очень легко с ним соглашался, не замечая ничего странного в обстоятельствах происшествия. Потом дело в ревизионном порядке рассматривалось Святейшим Синодом. Синод заседал около 30–40 раз в году, и две трети каждого заседания уходило на то, что секретарь быстро и неразборчиво зачитывал собранию архиереев приговоры консисторий, то есть дичайшую порнуху, в которой подробно описывалось, что, кто, кому и куда засовывал. Оставшаяся треть заседания посвящалась вопросам церковного управления.

Сколько это стоило.

Несложно догадаться, что такие чудеса происходили не бесплатно. Развод обходился в 3–5 тысяч рублей — то есть в три годовых жалованья рядового врача или гимназического учителя. На 3.5 тысячи разводов в год разводящими расходовалось 10–15 миллионов рублей, а вся годовая государственная субсидия церкви составляла 40 миллионов. Кому шли эти деньги? Вопрос сложный. Понятно, что свою долю получали адвокаты, лжесвидетели и чиновники консисторий (это были открыто коррумпированные люди, неизменно ненавидимые рядовым духовенством и публикой). Получали ли деньги члены консисторий, епархиальные архиереи и члены Синода? Понять сложно. Современные архиереи, судя по всему, есть люди алчные, подлые, лживые и развратные (к такому выводу нас подводит многолетняя деятельность о. Андрея Кураева и патриарха Кирилла). Но о дореволюционных архиереях такого не скажешь. Это были чаще всего люди скучные и заурядные, но вполне порядочные, особенно в финансовом смысле. А уж в епархиальных консисториях заседали просто старшие по службе протоиереи, на ту эпоху люди весьма почтенные. Я думаю, что денег они не брали, во всяком случае подавляющее большинство не брало. Они просто были в подчинении у прогнившего насквозь церковно–чиновничьего аппарата и не решались возражать. Обер–прокуратура сказало надо, значит надо. Похоже, кстати, что и обер–прокурорам ничего не доставалось.

Скандалы, связанные с разводами.

В начале века непрерывно происходили громкие скандалы, связанные с разводами и женитьбой на разведенных в высшем обществе. Премьер–министр Витте дважды женился на разведенных, выкупая их у мужей за большие деньги, для чего ему приходилось влезать в долги. Великий князь Михаил, брат царя, практически насильно отобрал жену у офицера своего полка (при этом для нее это был уже второй брак после развода). Царь рассердился на брата, тот попал в некоторую опалу, но потом все помирились, и жене Михаила Александровича даже дали титул графини Брасовой. Самый же громкий скандал произошел с военным министром Сухомлиновым. Он вознамерился жениться на некоей г–же Бутович, муж который не желал развода. Жена, тем не менее, подала на развод, что было глубоко не по правилам игры. Но политическое влияние превозмогло всё — Синод стал рассматривать дело в отсутствие истца и при отрицании им факта прелюбодеяния, чего ранее не случалось. Бутовича обвиняли в прелюбодеянии с француженкой–служанкой, свидетели давали показания в обычном режиме. И тут Бутович сделал сильный ход — от француженки, к тому моменту уехавшей во Францию, пришло официальное медицинское свидетельство, что она девственница. Синод, находившийся под политическим давлением, ответил не менее сильным ходом — просто потерял эту бумагу и окончил разводное дело при протестах Бутовича, имевшего на руках расписку о получении Синодом справки. Бутовича оклеветали? Историки нашли письмо от синодского чиновника к Бутовичу, где сказано: «теперь с бумагами всё в порядке, смело употребляйте вашу подругу хоть в п…у, хоть в ж…у». Думаю, что это письмо исчерпывающе характеризует достигнутый к тому моменту уровень государственно–церковного управления.

Из всего вышесказанного понятно, что дорогой и относительно редкий развод стал к началу 20 века чем–то очень модным и рассматривался как знак состоятельности, продвинутости и принадлежности к высшему обществу. Витте говорил, что если женщина хочет найти себе хорошего мужа, ей нужно прежде всего выйти замуж. Смысл высказывания в том, что жениться на разведенной престижно, а ухаживать за замужней дамой интереснее, чем за незамужней девушкой, так как незамужние девушки в ту эпоху еще не начали практиковать добрачный секс, а вот супружеские нравы были, напротив, весьма свободными.

P.S. Во Франции того времени тоже существовал развод по прелюбодеянию. Для женщины прелюбодеянием признавался однократный секс с другим мужчиной. Для мужчины — нет, его признавали прелюбодееем, только если он приводил в дом другую женщину, и открыто (при наличии в доме жены) сожительствовал с ней в течение длительного времени. Французские нравы того времени были свободными. Законодатель считал, что если разводить однократно изменивших жене, то проще будет просто одномоментно аннулировать все браки.

P.P.S. Когда министр финансов Витте первый раз решил жениться, он волновался — жена была разведенной, и при том еврейкой, для министра в этом заключался некоторый скандал. Рапорт с просьбой разрешить брак надо было писать начальнику, то есть, для министра, непосредственно царю. Александр III, человек флегматичный, но любивший язвительные резолюции, написал на рапорте: «Да хоть на козе».

obschestvo/razvod_v_carskoj_rossii.txt · Последнее изменение: 2015/08/14 19:23 — puse_vivat